vasiliyshein.ru

Ⅰ.

   Трогательная и печальная история. Она всплыла из прошлого совершенно случайно, когда, перебирая старые семейные документы, я обнаружил плотный конверт из серой бумаги. Любопытно было то, что написанный убористым почерком адрес с именем получателя не являлся квартирным, а направлял послание с интригующей припиской «лично в руки его высокоблагородию, надворному советнику Карцеву А.П.», на место службы, в Департамент гражданских и духовных дел. А ниже, вполне разборчивый, сиреневого цвета, оттиск факсимиле: «Барков Иван Дмитриевич» и дата: 5 марта 1896 года.

Конверт не был разрезан, это означало, что адресат либо не прочел письмо и вернул его моему пращуру, либо тот не отправил его и для чего-то сохранил. Я не видел для себя причин не позволяющих просмотреть хранившиеся в конверте записи, так как, во первых – прошло больше века,  и вряд ли, текст повлияет на наши дни. И еще — Барков И.Д. действительно, был моим предком: отец моей бабушки по линии матери. Я хорошо помнил эту старушку и ее же слова о том, что моя мама унаследовала изумительную красоту своей прабабушки Варвары Андреевны, по мужу Барковой: женщины ослепительно красивой и глубоко несчастной. Почему она так охарактеризовала свою мать, я не знаю, не спрашивал, так как был тогда совсем ребенком.

Воспоминания ненадолго оторвали меня от задуманного и я, все – же, несколько поколебавшись, надорвал конверт и вынул исписанные чернилами листы. Удивительно, но старое письмо захватило меня, буквально, с первых своих строк. И я заранее приношу читателю свои извинения за излишнюю эмоциональность, которая внесла в эту неполную историю уместные, на мой взгляд, дополнения…

Ⅱ.

«Здравствуйте, мой драгоценный Александр Петрович. Вот уже месяц, как я нахожусь в Карловых Варах на лечении целебными водами. Виды здесь,  несмотря на зимнее время, совсем неплохие, тепло. Даже удивительно думать о том, что у нас в Москве лежат снега и, возможно, трещат морозы. Наш быт наладился сравнительно легко: мы, с Варварой Андреевной, довольно скоро сняли по сходной цене квартиру, с гостиной и даже рабочим кабинетом, находясь в котором я пишу к вам. Не хорошо одно, на водах много русских и меня это несколько утомляет. Вы ведь знаете В.А. Она, хотя в связи с моей болезнью и стала несколько замкнутой, но довольно быстро обросла новыми знакомыми и снова начались неизбежные визиты вежливости и домашние приемы. Хотя, это идет даже на пользу: вечера здесь скучные, длинные, и необязательное общение заполняет время, отвлекая меня от забот о своем здоровье, которое, возможно улучшается, (шепну Вам по секрету: оставляет желать лучшего, желудочные приступы продолжаются, но мне много легче)

Не буду утомлять Вас пересудами о своих невзгодах, поскольку отношусь к ним довольно ровно, насколько это возможно в неполные шестьдесят лет. Больше угнетает вероятная необходимость моей отставки от службы. Вы, как никто другой, знаете, каково было мне достигнуть места и положения в обществе. Но жизнь вносит свои коррективы и ее совсем не интересуют наши планы, особенно, далеко идущие. Я бодр, в меру энергичен и не падаю духом. Огромную поддержку ощущаю от В.А, и ежедневно благодарю судьбу за посланное мне счастье в облике моего несравненного и нежного ангела. В.А. наверняка пожелала бы отметиться в моем письме к вам, (вы ведь знаете, как она доброжелательна к Вам и вашему семейству), когда бы знала, что я пишу. Но в том и дело, что я делаю это тайком от нее. Дело, которое мне некому доверить кроме Вас, настолько странно и непонятно, что я решительно отказываюсь в понимании, и главное, в цели, происходящего со мной.

Мой друг! Порой мне кажется, что я нахожусь на грани  сумасшествия. Я скрываю свои переживания даже от В.А, тем более что все странности, зародившиеся в моем воспаленном сознании, каким-то образом связаны с ней. Вернее, с нами обоими. Но как это может быть? Но не стану Вас томить, перейду к делу.

Представьте, примерно за месяц до нашего отъезда на воды, ночью, когда я страдал от желудочного приступа, мне привиделась нелепая история. Будто бы я нахожусь в возрасте, примерно, лет, немногим более сорока и женат на очень миловидной женщине, удивительно схожей с В.А. И более того, твердо знаю, что у нас с ней двое, уже вполне взрослых, сыновей. Мы живем в приличной квартире с добротной и изящной обстановкой, принимаем гостей, устраиваем ужины. Стало быть, я имею неплохой статус и доходы. Но кто я, и чем живу, во сне мне не открылось. Еще, знаю одно: я страстно влюблен в свою жену и верю, что она отвечает мне взаимностью.

Но я был счастлив в этой уверенности недолго, до одного рокового вечера. Ясно помню, у нас на ужине было с десяток гостей. И среди них некий важный сановник, крупный, видный мужчина. Этакий, знаете ли, седоватый, породистый что ли. С нерусским именем, я даже запомнил – Эрнст Гербертович Г***. Полную фамилию не привожу, в дальнейшем вы поймете почему. Рядом с ним его жена Элен. Особа милая на вид, но не очень приятная: невысокая, сильно располневшая женщина с весьма властными манерами, твердым взглядом и высокой прической с глупыми кудельками на висках. Намотавши при этом на шею и обширное декольте, наверное, полную версту жемчугов.

За ужином она с трудом скрывала свою досаду, так как, вероятно по ее мнению, ее муж слишком открыто любезничал с моей женой, впрочем, ни в чем не переходя границ, дозволенных обычным этикетом и вежливостью. Признаюсь, замечал это и я, но не придавал большого значения, встречаясь иногда с робким и слегка виновным взглядом жены, указывающим мне на то, что она всего лишь хозяйка и не ее вина, что слегка подвыпивший гость восхищен гостеприимством и ее отменной красотой.

Вероятно, перед ужином у меня выдался сложный день. Я чувствовал себя утомленным. Рано распрощавшись с гостями, извинился, сослался на недомогание и удалился к себе. Хотя, если признаться честно – ушел в спальную комнату и быстро уснул.

Проснулся через время. Жены еще не было и я, накинув на ночную рубаху халат, вышел к гостиной. Там было тихо, стало быть, вечер закончился и все разъехались. Толкнул дверь. То, что я увидел, невозможно передать словами! Ах, Александр Петрович, верный мой друг! Возможно, вы поймете меня, хотя я пересказываю Вам невероятную фантасмагорию, не имеющую никакого отношения к реальной жизни. Но если б это было так просто, то я давно забыл бы эту чушь.

Свечи уже угасали. Посреди комнаты стоял господин Г***, а в его объятиях бессильно поникла моя горячо любимая жена. Он страстно целовал ее лицо, шею, плечо. А она…Она даже не делала попытки вырваться, освободиться из этих объятий. Хотя, откинув назад прелестную головку, упиралась руками в его грудь. Но слишком слабо и безвольно…

Мой друг, я был уничтожен! Говорить Вам о своих чувствах нет смысла, их может оценить только глубоко любящий, и также глубоко обманутый, человек. Но несмотря на помутнение разума, я справился с собой: я не мог оскорбить любимую женщину, бесцеремонно ворвавшись в ее сокровенную тайну. Тихо притворил дверь и ушел. Лег на кровать и закрыл глаза, а в них стояла ужасная картина обрушения моей жизни, которая, вероятно имеет продолжение в опустевшей зале. Или – в другой комнате…

Но в этом я ошибся. Жена пришла довольно скоро. Тихо окликнула меня. Не дождавшись ответа, сняла платье, переоделась ко сну и прилегла. Я чувствовал, как она долго и внимательно смотрела на меня, наверное, целую мучительную вечность. Затем прижалась ко мне и скоро уснула. Я слышал дыхание, и внезапно, с ужасом понял, что ненавижу его, как и эту лживую женщину, в одно мгновение сменившую маску похоти на личину невинности.

Прошла ужасная ночь!  Поутру я был необычайно холоден и вежлив в обращении с женой. Не приехал к обеду. Был показно молчалив за ужином, и, едва он закончился, заперся в кабинете. Ходил из угла в угол, вынашивал планы мщения, вспоминая робкий, непонимающий, и в тоже время виновный взгляд жены за ужином. Она что-то заподозрила, но не могла понять что, тем более, открыться мне во вчерашнем. Несомненно, она мучилась не менее меня, на глазах ее появились слезинки и дрожащие губы сжимались в несмелой улыбке, теряющейся в бесплодных надеждах на лучшее.

Но мне не было ее жаль, и не стало дела до ее переживаний. Так продолжалось три дня. Жена измучилась, похудела и осунулась от моей нелюбви и холодности. Но странное дело, стала еще прекраснее и желаннее для меня. Мне хотелось схватить ее, сжать в объятиях, целовать заплаканные глаза, ломать руками это безвольно податливое тело, делать ей больно и…и — наслаждаться этой болью…  Потому что только она могла утолить мое безумие, вызванное любовью и предательством!

Более того! Я, с ужасом понял, что и сам наслаждаюсь своими страданиями. Невыносимые душевные муки терзают меня, одновременно неся сладострастное утоление воспаленному тщеславию и торжеству порока над девственностью. Боже мой! Как я низко пал, превращаясь в истинное  животное, по ошибке наделенного разумом, воображением, сжигающего на огне мазохизма свои страсти.

Но я понял это потом, когда все закончилось. А тогда я совершил непростительную вещь: не смог открыто объясниться с той, которая была смыслом моей жизни. И как хорошо, мой друг, что это был всего лишь страшный сон! Ты не осуждай меня, Александр Петрович. Не забывай, что я был сильно болен, едва не при смерти.

Все закончилось еще мерзостнее, чем можно предположить. Я совершил очередное предательство. Уведомив господина Г*** о своем визите, я обманом увлек с собою в его дом жену. Бедняжка! Она ничего не подозревала. Но я приметил, как по ее утомленному лицу прошла тень недовольства и, даже озлобленности, так не свойственной ей, когда она услышала имя вельможи. И слабо запротестовала, пытаясь избежать визита. Но я был неумолим и жесток в своем праведном мщении.

…Нас приняла мадам Элен, довольно холодно и  неприветливо. Но меня это не смущало. Я оживленно вел с хозяйкой пустую болтовню, пугая этим порывом веселья приникшую и бледную как мел жену. Но во мне все торжествовало, час расплаты подступал вместе со звуками уверенных шагов хозяина дома из соседней комнаты.

Господин Г*** вошел в гостиную, радушно раскинув ко мне объятия на правах давнего знакомого. И внезапно остановился, вздрогнул, увидев на креслах ту, на кого посягнул в моей жизни. Они замерли, встретившись нечаянными взглядами. Бедный вельможа, как он сразу постарел! И как, это ничтожество, с напомаженными усами и бородкой «а ля Николь», могло увлечь мою жену?

Я не стал тянуть с тягостным решением. Насладившись их замешательством, даже не поднимаясь с кресла, хладнокровно объявил мадам Элен об открывшейся связи между ее мужем и моей женой. Высокопарно заявил о том, что не требую удовлетворения чести, так как, считаю это требование ниже своего достоинства, и только тогда, церемонно раскланялся с ненавистным мне вельможей, уведомив всех о непреклонном решении расторгнуть свой брак с падшей женщиной.

Я вышел, не подав руки несчастной жене, оставив ее в полном отчаянии в чужой гостиной. Прошел в экипаж. Да, мой друг, у меня был собственный экипаж и кучер. Через время вышли они: жена была бела как снег. Вряд ли она смогла бы идти сама, если б не ее соблазнитель. Жалкий, растерянный, он суетился возле нее, подсаживал на сидение и лепетал о прощении. Умолял меня не осуждать ни в чем не виновную женщину. Жена, как показалось мне, была на грани обморока. Но я был выше этого страдания, замкнувшись в своей праведности.

…По утру, выйдя из кабинета где провел ночь, я застал жену в гостиной, совершенно измученной и бессильной. По обгоревшим свечам понял, она не ложилась. Она не посмотрела на меня, но в ее молчании было столько боли, нежности и упрека, что у любого другого, наверняка разорвалось бы сердце. Но только не у меня.

Глупец! Нужно было упасть к ее коленям, целовать руку и просить прощения за все не свершенные ею проступки: я поверил в ее невиновность, но не мог отступить от мщения. Я невыносимо мучился о ней, но больше сострадал к себе. Почему так вышло?

Но не стану забегать вперед: оказалось, что и этому есть свое объяснение.

На другой день господин Г*** приехал ко мне на службу в Департамент. Я принял его. Он долго и болезненно объяснял мне, что виновен в происшедшем только сам и более никто. Повинился во внезапно вспыхнувшем чувстве к моей жене, которое осталось без ответа и всякой надежды на продолжение с ее стороны. В тот роковой вечер все произошло случайно: он, уже уходя, застал мою жену врасплох, не сдержался и воспользовался ее минутной растерянностью, вопреки ее желаниям, приняв ее вежливость за ответное чувство.

Я выслушал эти извинения и холодно распрощался с ним. В этот же день съехал с нашей квартиры, с твердым намерением больше никогда не встречаться с той, которая принесла мне, как я верил, столько страданий. Совершенно не понимая, что я сам, неосознанно искал и желал этих мук. Мне хотелось быть жертвой, чтобы унизить и отомстить жене за нечто, которое я не знаю, но оно — несомненно было, или должно было быть.

Помнится мне, в дело вмешались наши дети, жившие к тому времени самостоятельно. Но я не пошел на примирение. Далее, снова были попытки, но странно, я понимал — что меня уже нет. Совсем! Лишь гораздо позднее я понял – я умер, оставив жену не выслушанной, и лишенной прощения за то, в чем она реально не виновна. Разве это не ужасно, Александр Петрович? И еще раз повторюсь: какое счастье, что эта драма всего лишь дурной сон!

Но на этом мои беды не закончились. Напротив, душевная ситуация обострилась и вызвала усиление болезни, так как видение прочно засело в моей памяти. Представь, мне стало казаться, что я знаю этого вельможу, или, даже встречался с ним в реальной жизни. Более того, я украдкой выпытывал у В.А, делая намеки на эпизоды из моего сна. Но она не понимала меня и не знала, о ком я говорю. И вдруг, находясь в доме одного нашего с тобой общего знакомого, я увидел в гостиной портрет того самого Г***, написанный примерно в середине века. Более того, рядом с ним была пухлая полная женщина с высокой прической, в буклях и жемчугах. Я узнал их: это были они!  Виновник и свидетельница моей драмы! Как? Почему? Откуда? Как они пересеклись с моей жизнью, когда нас разделила ничем не связанная жизнь, с разницей почти в пятьдесят лет уходя назад? Судя по времени, нас с несчастной женой еще не было на свете, когда эти люди вошли в полный возраст.

Конечно, я навел справки, и к ужасу все подтвердилось: это был он! Мне даже рассказали веселую историю, как старый ловелас попал в неприятное дело из-за любовных пристрастий, пытаясь соблазнить чужую красавицу жену. Соблазнения не вышло. Но ревнивец муж вынес свои домыслы до его жены мадам Элен, и это едва не стоило вельможе карьеры. Тем более, что ревнивец внезапно умер от сердечного приступа и вдова, считая себя виновной в его смерти, удалилась от света. Но свет осудил их всех, пожалел несчастного мужа и все забыл, а вдова, ненадолго пережив супруга, проводила время в покаянии и страданиях.

Представляешь, Александр, мое состояние, когда все это прояснилось? Мало того что я нашел подтверждение моему видению, так я, ты наверное уже догадался, сам был участником этой драмы: и не только я. Моей несчастной мифической женой была В.А, только слегка в измененном обличии и в другом времени.

Мистика? Совпадения? Ты знаешь мои взгляды, помнишь, как мы с тобой обсуждали мысли Л.Толстого. Как зачитывались запретным письмом Белинского к Гоголю, соглашаясь к каждым его словом. Мы далеки от религии и мистики, но вынуждены мирится с этим, являясь заложниками государственного мышления, будучи немаловажными сановниками. Но то, с чем я столкнулся, не поддается осмыслению с точки зрения материализма и нигилизма.

Чуть выше я писал о чувстве мщения жене, испытанным мною в злосчастном сне. За что и когда, эта безгрешная женщина могла довести меня до этой черты? И тут я вспомнил: буквально за неделю до этого страшного видения, ко мне приходило еще одно. Страстная влюбленность в девушку, которая ответила мне взаимностью, но изменив свое намерение соединить наши судьбы, внезапно ушла к другому. Но потом, через годы, поняла, что ошиблась и горько сожалела  о том, что по ее вине мы оба прожили пустую жизнь, заполнив ее страданием о не случившемся. Во время случайной встречи просила меня о прощении, говорила,  что молит бога о возможности исправления своей ошибки если не в этой, то в другой жизни. Как я понимал ее тогда, так как желал того же, но обида была слишком велика и свежа, хотя между расставанием пролегла уже прожитая жизнь.

И я понял, в обоих случаях была одна и та же женщина —  Варвара Андреевна! П

В первом видении мы с ней встретились,  но она предала наше чувство. А через время, представляете, бог внял ее мольбе, и судьба повторно давала нам шанс все исправить. Но мы снова, оба сорвались в пучину беды, и опять, как бы по вине В.А, попавшей в сети соблазнителя и частично моей. И вот, уже в наши дни, нам выпал третий случай, который мы уже не упустили, но в который вмешалась моя болезнь. Но что-то осталось в моей памяти, наверное, сильная обида за оба случая, и поэтому, я не осознанно искал причины для мщения. И они нашлись, потому как, тот, кто ищет, непременно найдет искомое. Боже, как все глупо и страшно!

Болезнь обострила чувства и в преддверии непоправимого открыла мне многое. Наверное, для того, чтобы, проживая последние дни, я смог оценить и понять всю высоту любви и глубину падения человека лишившегося ее, пойдя в поводу обстоятельств и бессмысленной гордости уязвленного самолюбия.

Нет, мой друг! Я решительно схожу с ума и Карловы воды дурно повлияли на мой мозг. Потому что, это невозможно…Но это так. И мне страшно от таких откровений провидения, потому что за ними скрыто нечто сокровенное, которое таится в наших душах.

Что ж, пора заканчивать мое… Даже не знаю, как это назвать. Но ты все понимаешь. Прощай, Александр Петрович! Как хочется домой! У нас мороз, снег, масленица. Помнишь, как мы бывали у Елисеева, сиживали под балычок с одной, другой, рюмочкой холодненькой. Но доктора говорят, что мне этого уже нельзя. А жаль, очень жаль.

P/S.  Думаю, что от всей этой фантасмагории есть одна польза. Я непременно приложу все усилия, чтобы поправиться. Ведь если поверить в случившееся, то имею ли я право, снова, сделать бесценную Варвару Андреевну, несчастной? Она имеет право на выстраданное счастье…

Карловы Вары. 5 марта 1896 г.»

Ⅲ.

Иван Дмитриевич вложил письмо в конверт, долго и задумчиво вертел его в руках и со вздохом отложил к бумагам. Вышел в столовую, где за накрытым к обеду столом ожидала Варвара Андреевна.

В душе Баркова что-то вздрогнуло, поднялось под сердцем бурной волной. Он быстрыми шагами подошел к жене, встал перед нею на колени, взял оголенную до локтя руку и страстно припал к ней горячими губами.

— Что с тобой, дружок? – испуганно встрепенулась Варвара Андреевна, пытаясь отнять руку: — Тебе плохо?

— Нет, Варенька! Напротив! Так хорошо, как еще не было!

— Но ты плачешь! Зачем?

— Не знаю! Прости меня…За все!

— Иван Дмитрич! Ты меня пугаешь! Поднимайся!

Иван Дмитриевич поднялся, вытер лицо салфеткой и сел за стол. Вяло прожевывая невкусную кашу, внезапно спросил.

— Тебе не кажется, Варвара Андреевна, что мы с тобой встретились не зря, не по случайности? Иногда мне кажется, что я знаю тебя много больше, чем мы живем.

— Бог с тобой, Ваня! Ты меня совсем смущаешь! – отмахнулась жена и убежденно добавила: — Конечно, не случайно. Так было велено…

— Кем?

— Судьбой и Богом!

— Наверное, ты права! А у тебя не было чувства вины предо мной, перед жизнью, перед собой самой? Понимаешь, такого наития, что когда-то были совершены ошибки, глупости, за которые приходится расплачиваться страданиями. А ты ничего не знаешь и не помнишь об этом. Но оно живет в тебе, где-то внутри, не дает покоя. Разъедает душу не объяснимыми сомнениями и становится плохо, потому что не знаешь, в чем ты виноват, и в чем нужно оправдаться.

— Каждый судит жизнь по своему, Ванечка! Хватит пустых разговоров, нам скоро выходить на прогулку.

Иван Дмитриевич понял, жена уклонилась от прямого ответа. И с удивлением заметил, как в глубине ее глаз мелькнула искра испуга, словно он нечаянно разбудил своим вопросом ее скрытые от всех догадки или убеждения.

Ⅳ.

Вот и вся история, которую мне удалось узнать из старого письма. Возможно, Иван Андреевич так и не отправил его, опасаясь, что адресат неправильно поймет немыслимые откровения больного человека.

От себя добавлю немного: смог излечиться прадед, или нет, но они прожили долгую жизнь. Барков скончался за два года до Октябрьской революции на руках своей жены. И мне думается, что он был счастлив в этом. Прекрасный эпилог жизни, достойный зависти и уважения, как занавес над большим, выстраданным чувством.

А Варвара Андреевна пережила мужа (я едва не оговорился – снова) на целые семь лет. Говорят, она была глубоко несчастна в своем одиночестве. Винила себя в том, что опять не смогла удержать мужа рядом с собой, не сумела принять его уход и не смирилась с этим. Мало кто понимал ее, особенно таинственное «опять». От этого она стала сварливой и вредной старухой, совсем запутавшейся в жизни и памяти. Может быть поэтому, моя бабушка говорила о ней: «женщина необыкновенной красоты, но глубоко несчастная».

Но мне, почему-то, думается другое.